Приветливый и уютный с виду, он так и звал заглянуть на огонек, хотя приглашение не стоило принимать за чистую монету. На мгновение Коннор испугался: а вдруг его родные переехали? Но тут он увидел номерной знак LASITR1 на новеньком «ниссане-купе», стоящем на подъездной аллее. Машина его брата? Нет, Лукасу только пятнадцать, у него еще нет прав. Наверно, кто-то из родителей поменял седан на более компактный автомобиль, поскольку теперь у них на одного сына меньше.
Окно на втором этаже было открыто, и оттуда доносились звуки электрогитары. Лишь тогда Коннор вспомнил, как брат клянчил у родителей электрогитару примерно в то время, когда они подписали ордер на расплетение. По части игры Лукасу до Кэма Компри как до луны пешком. Этот набор трескучих диссонансов — именно то, что нужно, чтобы выводить из себя отца. Удачи, Лукас!
Опасаясь, не прячутся ли где-нибудь полицейские в гражданской машине, Коннор дважды проехал улицу из конца в конец и никого не обнаружил. Да и кто станет поджидать его здесь, ведь юновласти уверены, что он за полстраны отсюда, скрывается у хопи, давших ему убежище.
Уже тогда можно было бы постучаться в дверь — к чему откладывать? — однако Коннор предпочел не торопиться.
Нужно было обдумать предупреждения Рисы насчет возвращения домой.
Нужно было прислушаться к собственному сердцу и узнать, стоит ли идти на риск.
Вот он и отправился на нависающий над шоссе выступ, как делал это бессчетное количество раз в прошлом, когда требовалось над чем-то поразмыслить.
Тесное пространство за указателем заплетено паутиной. Пауки даже не догадываются о существовании широкого мира, он для них ограничен этим виадуком. Смешно — Коннор столько времени провел здесь за мрачными раздумьями о несправедливости жизни (еще до того, как жизнь действительно показала всю свою несправедливость), а так и не сподобился узнать, что же написано на дорожном знаке. Он узнал это в тот день, когда они ехали здесь с Рисой и Бо.
ЭТА ПОЛОСА ВЕДЕТ НА ВЫЕЗД
При мысли об этом Коннор смеется, хотя и сам не знает почему.
Стемнело. Собственно, стемнело-то уже давно. Если он собирается исполнить задуманное, ждать больше нельзя. Коннор задается вопросом, пригласят ли его в дом, и если да, принимать ли приглашение? Визит нужно предельно сократить — на случай, если родители втайне позвонят в полицию. Придется держать ухо востро и не выпускать обоих из поля зрения все время, пока он там. То есть, если он вообще решится войти. Он все еще может передумать в последнюю минуту.
Наконец, юноша перелезает через балюстраду, оставляя дорожный знак в прошлой жизни, и возвращается в припаркованную неподалеку машину. Не торопясь заводит двигатель. Не торопясь едет на свою улицу. Подобная медлительность совсем ему не свойственна; но это действо — возвращение домой — обладает такой инерцией, что кажется, будто он толкает в гору тяжелый камень. Остается только надеяться, что камень не покатится обратно и не придавит его.
Кое-где в доме горит свет: в гостиной на первом этаже и в комнате Лукаса на втором. В бывшей комнате Коннора темно. Интересно, что там сейчас. Швейная мастерская? Тьфу, что за глупость, его мать не умеет шить. Может, там просто кладовка для всякого хлама, накапливающегося в любом доме. «А может, они оставили там все как было?» Неужели в Конноре живет крохотная надежда на это? Он ведь знает, что это еще менее вероятно, чем швейная мастерская.
Он проезжает мимо, паркуется чуть в отдалении и вытаскивает из кармана четыре сложенных листка — свое письмо. Он несколько раз перечитал его там, на выступе, чтобы подготовиться к тому, что предстоит сейчас. И все равно он не готов.
Миновав подъездную аллею, Коннор сворачивает на узкую, вымощенную плиткой дорожку, ведущую к передней двери. Сердце колотится как сумасшедшее, словно хочет вырваться из груди.
Может, он просто отдаст им письмо и уйдет. Или все-таки поговорит с ними. Он пока не знает. Вот это незнание все и усложняет: неизвестно не только, как поступят родители, но и как поступит он сам.
И все же, что бы ни случилось, плохое или хорошее, оно поставит точку в деле. Это он знает доподлинно.
Коннор на полпути к двери, когда из глубоких теней на веранде выныривает какая-то фигура и заступает ему дорогу. И тут же Коннор ощущает жгучий укол в грудь. Юноша падает на землю, не успев даже сообразить, что ему всадили заряд транка; зрение мутится, так что он толком не может разглядеть лица нападающего, когда тот подходит ближе. Только на один миг что-то в нем наводит Коннора на мысль об Ардженте Скиннере; но это не Арджент. Совсем не Арджент.
— Как буднично, — произносит незнакомец. — А ведь такой момент! Хотелось бы чего-нибудь более торжественного.
Пальцы Роланда, до этого крепко стискивавшие письмо, разжимаются, листки выпадают, и Коннор погружается в химическое ничто.
Какая же это изнурительная задача — постоянно делать хорошую мину при плохой игре! Клэр Ласситер берет паузу. Ей послышался какой-то шум снаружи, у входной двери, почему-то вызвавший странное, щемящее предчувствие. Ну что ж, ничего нового. Она подскакивает каждый раз, когда с крыши падает сосновая шишка или белка пробегает по водостоку. Клэр так давно не знает покоя, что и не упомнит времени, когда не нервничала.
Ей определенно нужен отпуск. Им всем нужен. Но никуда они не поедут. В ящике комода на втором этаже лежат так и не использованные билеты. Наверно, давно следовало бы их выбросить, но они этого не сделали. Они живут теперь словно по инерции, ничего не желая, ни на что не решаясь…