Доставка товара — процедура гораздо менее хлопотная, чем само расплетение. «Леди Лукреция» приземляется, ее нос задирается кверху, открывая необъятный грузовой трюм; контейнеры, заранее рассортированные по пунктам назначения, перегружаются в самолеты поменьше, которые и доставляют их к нетерпеливым покупателям. В мире не существует более эффективной системы доставки, чем эта. И в мире нет бизнесмена более гордого своими достижениями, чем Дюван Умаров.
Она наблюдает за разгрузкой из окна гостевой спальни, впрочем, видно ей очень немногое. Это приземление — третье за то время, что девушка в сознании. В первые два они находились на земле всего минут по десять, после чего снова разбегались и взмывали в небо; наверняка и на этот раз будет то же самое. Дюван расплетает быстро, а избавляется от своего груза еще быстрее.
В дверях слышен шум, и Риса поворачивается, ожидая увидеть Дювана. Может, несмотря на все свои заверения он все-таки продал ее, и покупатель ждет сейчас на летном поле, чтобы оценить свое приобретение? Интересно, а если двинуть счастливца в самое чувствительное место, снизится ли в его выпученных глазах ценность покупки?
Но в двери не Дюван, а брат Грейс с уполовиненной мордой.
— Ты пришел выпустить меня отсюда? Если нет, то проваливай.
— Я не могу тебя выпустить, — отвечает Арджент, — зато могу проводить к Коннору.
Арджент мгновенно становится лучшим другом Рисы.
— Надо тихонько и надо по-быстрому, — говорит он, ведя ее из комнаты. Его манера речи напоминает Грейс. — Дюван сейчас снаружи, следит за разгрузкой, но пара минут — и он вернется.
Арджент провожает девушку в заднюю часть самолета, в другую гостевую спальню, почти такую же роскошную, как у Рисы. На первый взгляд, Коннор лежит в безукоризненно заправленной постели, но, присмотревшись, Риса видит, что это не одеяла, а целая дюжина плотных брезентовых полос, в которые он завернут, как в пеленки; концы полос закреплены в стальных кольцах в полу по обе стороны кровати. Какое там сбежать — Коннор толком даже шевельнуться не может.
И все же он находит в себе силы улыбнуться Рисе и произнести:
— По-моему, это спа не совсем такое, как обещал буклет.
По дороге сюда Риса поклялась себе, что не позволит Коннору увидеть ее слезы, но кто знает, как долго ей удастся продержаться.
— Мы вытащим тебя отсюда, — говорит она, опускаясь на корточки, чтобы рассмотреть крепления в полу. — Арджент, помоги!
Но тот не двигается с места.
— Нельзя, — бормочет он. — И даже если б его удалось распутать, то выпустить не успеем — мы скоро взлетим.
— Ну и что?! Можно же хотя бы попытаться!
— Риса, перестань, — тихо говорит Коннор.
— Мне бы нож поострее…
— Риса, прекрати! — говорит Коннор чуть громче. — Успокойся и выслушай меня!
Но слезы, которым она не дает пролиться, похоже, наводняют ее рассудок, не дают ясно мыслить, и Риса впадает в панику:
— Я этого не допущу! Я спасу тебя!
Она продолжает дергать стягивающие его путы, пока Арджент не обращается к Коннору:
— Ну я же говорил — от нее не будет никакого толку!
Эти слова отрезвляют Рису, так что теперь она в состоянии выслушать Коннора.
— Риса, у меня есть план.
Девушка глубоко вдыхает, чтобы успокоиться.
— Говори. Я слушаю.
— План такой… Ты остаешься целой, меня расплетают.
— Какой это к черту план! — кричит она.
— Тс-с! — шикает Арджент. — Тебя же на весь самолет слышно!
И словно в ответ «Леди Лукреция» содрогается и издает механический скрежет.
— Риса, это план. Не слишком хороший, но уж какой есть. Арджент расскажет тебе подробности.
— Носовой обтекатель закрывают! — причитает Арджент. — Дюван вернется в любую секунду, если уже не вернулся. Нельзя, чтоб он застал меня здесь!
Но Риса не может уйти, пока еще не может. Сначала она скажет Коннору те слова, которые так трудно произнести, но которые значат сейчас больше, чем все слова на свете. Она боится, что другой возможности не представится.
— Коннор, я…
— Не надо! — Нижняя губа Коннора дрожит. — Если ты это скажешь, прозвучит как прощание, а я к нему не готов.
И хотя девушка не произносит этих слов, они здесь, незримо парят между ними, и они сильнее и прекраснее всего, что Коннор и Риса могли бы сказать друг другу.
Она наклоняется, целует его и торопится к двери, где ждет Арджент, оставшаяся половина лица которого багрово пылает от тревоги. И только когда они уходят, Коннор дает волю чувствам и произносит то, чего больше не в силах держать в себе:
— Я люблю тебя, Риса. До конца, каждой своей частью.
— Надеюсь, ты голоден.
Коннор вытягивает шею и видит Дювана, входящего с подносом в руках. Пленник отвечает тюремщику убийственным взглядом.
— Похоже, я зря надеялся, — говорит Дюван, — но все же советую покушать. И желаю тебе получить удовольствие от еды.
Дюван садится на единственный в комнате стул, ставит поднос на столик и снимает серебряную куполообразную крышку; из-под нее к потолку подымается ароматный парок.
— Ладно, — отзывается Коннор. — И тогда ты не сможешь расплести меня еще целые сутки. Ведь, кажется, так положено? Нельзя расплетать на полный желудок.
— Ох уж эта мне Инспекция по делам молодежи… — сетует Дюван, разворачивая салфетку с серебряным столовым прибором, — сколько у нее всяких правил и установлений. Но здесь у нас несколько иные подходы.