Нераздельные - Страница 31

— Помогите мне, помогите! Не стреляйте! — кричит она.

Спецназовцы прекращают огонь и приоткрывают щиты. Девчонка подбегает к своим спасителям и… сводит ладони вместе.

В следующее мгновение от нее не остается даже ошметков.

Взрыв такой мощный, что вся команда спецназа взлетает, словно кегли, раскиданные шаром для боулинга; корчащиеся тела горят в воздухе.

Еще один безоружный парень, хлипкий на вид, но, видимо, фанатично преданный идее, бросается, раскинув руки, к броневику спецназа, и как только его ладони ударяются о кузов, раздается взрыв и броневик разваливается на две части: одна, словно пушечное ядро, разбивает главные ворота, вторая проносится по цветнику у Живодерни, сметая все на своем пути.

— С ними хлопатели! — вопит кто-то. — Боже мой, они откуда-то взяли хлопателей!

Теперь смотритель понимает: это нападение освобождением расплетов не ограничится. Атакующие собираются взыскать пресловутый «фунт плоти» со всех, кто хоть как-то причастен к расплетению. Если его поймают, пощады не жди. И неважно, что он всего лишь занимался украшением территории.

«Ты наблюдал, как сотни детей ведут на Живодерню, и ничего не делал, — скажет ему Аистиный батальон. — Ты делил стол и кров с людьми, державшими скальпель, и не сделал ничего, — скажут они. — Ты жил здесь, в месте, полном ночных кошмаров, и прикрывал их своими цветочками».

И единственное, что он сможет ответить в свою защиту, будет:

«Я просто выполнял свою работу».

За это его пристрелят, взорвут или выбьют табуретку из-под ног. И все потому, что он ничего не делал.

«Не шевелись, дурачина, — могла бы сказать ему жена. — Прикидывайся мертвым, пока все не закончится».

Но она уже больше ничего не скажет. Потому что одна из привилегий, которую дает должность смотрителя — угловая квартира на третьем этаже дома для сотрудников. Та самая, уютная, с прекрасным видом на сад.

15 • Дживан

— Тебе надо увидеть это собственными глазами, Дживан. Принять в этом участие. Как член Аистиного батальона ты должен побывать в бою, чтобы по-настоящему прочувствовать всю мощь наших свершений. Проникнуться их значимостью.

Вот таким образом Старки преподнес Дживану новость, что тот пойдет в атаку на лагерь «Лошадиный Ручей», причем в качестве солдата-пехотинца.

— Пока что ты был за кулисами, на заднем плане. Но сегодня ты превратишься в воина, Дживан. Твой день настал.

— Да, сэр, — только и сказал Дживан. Это его обычный ответ Старки.

Но когда первая ракета разносит здание администрации и аистята начинают палить во все, что движется в клубах дыма, Дживан понимает, что ему не следовало появляться на поле боя. Многие атакующие, опьяненные мощью своего оружия и должным образом настроенные Старки, мастером играть на самых агрессивных сторонах их натуры, превратились в маньяков. Есть и такие, которые держат оружие неохотно, понимая, что как бы ни было отвратительно расплетение, здесь происходит что-то неправильное; но они не знают, как сопротивляться захватившему их мощному потоку.

Ни один из этих ребят не был так близок к Старки, как Дживан. Никто из них не работал вместе с ним над военными операциями, никто не был свидетелем его припадков бешенства; никто, кроме Дживана, не не ведает, что скрывает непроницаемый занавес его глаз, никто не догадывается, что за кулисами первого шоу, предназначенного для публики, идет другое…

Старки считает себя непобедимым. Он не просто верит, что предназначен для величия, но что само величие предназначено для него, и с каждой победой он верит в это сильнее и сильнее. Хэйден обозвал его «Верховным Аистократом». Хоть это довольно метко, Старки предпочел бы титул «Владыка аистят», потому что и в самом деле смотрит на себя как на короля, которому уготована участь стать божеством. Он — избранник небес с достоинством и привилегиями бога.

Когда твоя вера в себя так сильна, она заражает других. Чем больше аистята верят в своего командира, тем больше они хотят в него верить и тем пламеннее их чувства. Дживан тоже был таким. В первые дни в батальоне он с готовностью отдал бы жизнь за Старки. Теперь он осознает всю слепоту своего поклонения — как раз в тот момент, когда он и вправду по воле бывшего кумира может лишиться жизни.

Команда Дживана бросается в атаку. У их оружия такая мощная отдача, что при каждом выстреле бойцы едва не опрокидываются навзничь. Дживан молится только, как бы остаться в живых.

— Сегодня ты солдат, — сказал ему Старки, по-братски похлопывая его по плечу. Но Дживану хорошо известно, что на самом деле стоит за словами предводителя. «Ты уже не представляешь ценности» — вот что имел в виду Старки. Теперь, когда за его спиной вся мощь и ресурсы хлопателей, компьютерные фокусы Дживана ему не нужны. Всю техническую подготовку операции сделал кто-то другой, да и железо у этих умельцев не сравнить с тем, что когда-либо имелось в распоряжении аистят. Дживан теперь лишний. Вот почему сегодня он солдат.

Вокруг кипит сражение, и превосходство нападающих таково, что Дживан засмеялся бы, если б только кругом не свистели пули и люди не падали замертво. Лагерные охранники — весьма слабый противник для Аистиного батальона.

Дживану приказано стрелять во всех, кому больше семнадцати. Но, как и многие другие, он лишь палит в воздух, заходясь при этом в воинственном кличе; так что со стороны кажется, будто Дживан сеет смерть, тогда как в действительности он лишь производит шум. Он старается не оставаться на открытых местах, где в него легко попасть, и вскоре оказывается в окружении зеленых шпалер, когда-то искусно выстриженных, а сейчас изуродованных и поникших под градом пуль и осколков. И тут он замечает движение — сквозь плющ кто-то ползет. «Стреляй в любого старше семнадцати». Наблюдает ли Старки за схваткой? А вдруг он видит, какой из Дживана липовый боец могучего Аистиного батальона? Что сделает предводитель, когда решит, что от него теперь вообще никакого толку?