Нераздельные - Страница 26

Зажимы расположены слишком низко, и когда Лев стоит, трудно создать иллюзию, будто он жутко мучается. Но стоит ему опуститься на колени, как кисти его повисают над головой, и тогда узник выглядит настоящим страдальцем — потому что ему действительно больно. Этакий маленький белокурый Христос, распятый на стене стального ящика. Голова, бессильно свесившаяся на грудь, довершает иллюзию.

Когда приготовления были закончены, Уна отошла назад, чтобы оценить картинку, и сказала:

— Выглядишь совершенно беспомощным. Но все равно слишком ты какой-то чистенький, даже с кровью на руке.

Лев начал крутиться и брыкаться в «оковах», так что грязь и хлопья ржавчины покрыли его с ног до головы. Для полноты картины он сбросил с ноги башмак — как будто потерял его, пытаясь освободиться.

— Буду дергаться, пока весь потом не изойду, — пообещал он. Задача нетрудная — в контейнере царит угнетающая жара.

Уна ушла на встречу с пиратами, и Лев остался в контейнере один на один с вонью и своими мыслями.

Прошло уже больше часа.

Он пробыл здесь в одиночестве слишком долго.

Снаружи уже стемнело. Тонкие лучики, пробивавшиеся сквозь дырки в ржавых стенках, погасли, и полутьма в контейнере сменилась мраком, густым, как смола. На мгновение Лев воображает себе невозможное, и его охватывает паника: а вдруг орган-пираты убили Уну? С них станется. Тогда Леву отсюда не выбраться, ржавый контейнер станет его могилой. Вот когда сюда набегут крысы.

Ну уж нет! Он не имеет права допускать такие мысли. Уна вернется. Все пройдет точно по плану.

Или не пройдет.

Лев трясет головой в темноте, прогоняя опасения. Просто руки его привязаны так неудобно, что кажется, будто минуты ползут гораздо медленнее, чем в действительности. Он вспоминает другой случай, когда он провел в путах намного больше времени — в уединенной хижине, где Нельсон держал в плену их с Мираколиной. Запястья Лева были притянуты к раме кровати примерно такими же пластиковыми стяжками, как сейчас, только тогда все было по-настоящему. Нельсон устроил развлечение, играя с ними в русскую рулетку: пять патронов в его пистолете были с транком, а один — с настоящей пулей. Ни малейшей возможности предугадать, который из выстрелов станет смертельным. Однако орган-пират стрелял не в Лева. Он стрелял в Мираколину каждый раз, когда юноша давал ему не тот ответ, который ему хотелось бы услышать; и каждый раз девочка впадала в бессознательное состояние, получив заряд транка.

В тишине стального ящика мысли Лева пускаются в странствие по альтернативным реальностям. А если бы Нельсон убил Мираколину? Что сделал бы Лев тогда? Хватило бы ему пороху сбежать или ее гибель легла бы на него таким тяжким бременем, что он бы попросту сломался?

И где был бы сейчас Коннор, если бы Леву тогда не удалось вырваться от Нельсона? Либо в тюрьме, либо мертв, скорее всего. Или, может, в заготовительном лагере, ожидая, когда будет принят закон о расплетении преступников.

Однако Мираколина выжила и помогла Леву добраться до кладбища самолетов. А он в свою очередь спас Коннора и от юнокопов, и от Нельсона. Вот как много хорошего он свершил! Рассказать бы Мираколине, да только он не имеет понятия, где она и сумела ли вообще спастись.

Он по-прежнему питает к ней теплые чувства и часто ее вспоминает; но за последнее время случилось столько всего, что кажется, будто Мираколина осталась где-то далеко, в прежней жизни. Когда Лев встретил ее, она была десятиной; значит, если она сохранила верность тем же идеалам, ее уже расплели. Леву остается только надеяться, что его влияние вытравило из нее это опасное стремление к самопожертвованию, но точно ему ничего не известно. Может быть, когда-нибудь он найдет ее и узнает, что с ней случилось, однако сейчас всякие личные переживания для Лева — непозволительная роскошь. Так что покуда Мираколина Розелли числится в его списке, озаглавленном «Может быть, когда-нибудь».

Он слышит звук отодвигаемого засова и скрип тяжелых петель. Створки в передней части контейнера расходятся ровно настолько, чтобы пропустить внутрь полоску бледного лунного света. В контейнер протискиваются три человека. Лев повисает на своих стяжках, как будто потерял сознание. Через веки закрытых глаз он ощущает бьющий в лицо луч карманного фонарика.

— Это не он! Глянь, какие космы!

— Идиот! Волосы ведь могут отрасти!

Лев сразу узнает голоса: Фретуэлл, козломордое ничтожество, и Хеннесси, одноухий главарь шайки с замашками ученика престижной частной школы. Лев был в компании подонков только один раз, но их голоса впечатались в его слуховую память, словно выжженное тавро, и при их звуке его начинает трясти от гнева. Лев открывает глаза. На его лице отвращение и ужас попеременно сменяют друг друга, и он не скрывает своих чувств — они играют ему на руку.

— Можешь мне поверить — это Лев Калдер, — говорит Хеннесси, наклоняясь над узником и всматриваясь в его лицо.

— Гаррити! — хрипит Лев.

— Да называй себя как хочешь, — ухмыляется Хеннесси. — Для всего света ты — Левий Калдер, десятина, ставшим хлопателем.

Лев плюет ему в рожу — во-первых, потому, что рожа близко, а во-вторых, потому что это доставляет ему огромное удовольствие. И тут, к его изумлению, к нему подходит Уна и хлещет его тыльной стороной ладони по лицу — так сильно, что голова пленника едва не отрывается.

— Уважай своих новых хозяев! — цедит Уна. В ответ Лев плюет и в нее.

Она подступает ближе, занося руку для повторного удара, но Хеннесси перехватывает ее: