— Ну, и что у нас здесь? — спрашивает она.
— Он просто сидит там и все, — отзывается один из лаборантов и, заметив сомнение на ее лице, добавляет: — Да посмотрите сами!
Она заглядывает через окошко в запертой двери. Так и есть: Кэм сидит на полу посреди палаты, обнимая руками колени и слегка покачиваясь взад-вперед. Роберта достает свой электронный пропуск.
— Черта с два, — бурчит один из охранников. — Он заблокировал замок. Никто не пройдет.
Однако Роберта проводит карточкой, и замок открывается.
— Это вы не пройдете, — говорит Роберта. Ясно, что Кэм ждет ее и только ее. — Возвращайтесь на свои места, — командует она. — Я здесь сама разберусь.
Они неохотно удаляются. Роберта толкает дверь и осторожно входит.
В палате гудят контрольные мониторы, слышно шипение аппаратов искусственного дыхания, нагнетающих воздух в легкие тех сплетов, которые еще не могут дышать самостоятельно. Стоит запах антисептика, и едва уловимо пованивает несвежими бинтами. Надо дать нагоняй санитарам и медсестрам.
— Кэм, — тихо зовет она, приближаясь к нему. Тот не реагирует. Даже взгляда не поднимает.
Она замечает лежащие около него сумку и шприц с мутной жидкостью. Игла закрыта колпачком. Роберту охватывает страх, и она окидывает палату взглядом. Ни один из мониторов не подает сигнала тревоги, но, может, Кэм сумел управиться и с мониторами?
И тогда, словно читая ее мысли, он произносит:
— Я не смог их убить. Пришел ради этого, но не смог.
Она понимает, что с ним надо обращаться осторожно. Как с фарфоровой статуэткой.
— Конечно, ты не смог. Ведь они — твои духовные братья и сестры. Забрать их жизнь было бы все равно что забрать свою собственную.
— Духовные? — повторяет он. — Я и не знал, что это слово имеется в твоем лексиконе.
— Разве я когда-либо отрицала существование жизненной силы? — возражает она. — Но споры о том, что она собой представляет и в чем ее смысл, вечны.
— По всей вероятности, ты права. — Он наконец поднимает на нее глаза — воспаленные, умоляющие. — Я узнал много такого, что хотел бы забыть! Ты можешь забрать у меня эти знания, как забрала ее?
— Зависит от знания.
— Я говорю о «Гражданах за прогресс», — говорит он. — Я взломал их компьютерную сеть, и теперь мне известна вся правда: что «Граждане за прогресс» контролируют Инспекцию по делам молодежи и что они хотят увеличить масштабы расплетения, чтобы потом сплести обреченных детей и составить из них армию, чем ты и занимаешься.
Роберта вздыхает.
— Мы не контролируем Инспекцию, мы всего лишь имеем на нее значительное влияние.
— «Мы», — ловит ее Кэм. — Значит, обратно к «мы». Не «они». Должно быть, ты успешно прошла их «прогрессивное чистилище».
— Меня высоко ценят без всяких «чистилищ», Кэм. Моя работа говорит сама за себя. И так было всегда.
— А хлопатели тоже твоя работа? — спрашивает он. — Ты ведь в курсе, что и их создали «Граждане за прогресс», не так ли?
Она понимает, что запираться не стоит, это лишь внесет раскол в их отношения, а ей сейчас это не нужно. Ей нужно, чтобы Кэм доверял ей без оглядки. Поэтому она нарушает все протоколы и говорит правду.
— Во-первых, хлопатели — не моя область работы. Во-вторых, мы их не создавали. Хлопатели взрывали себя задолго до того, как мы начали с ними какие бы то ни было отношения. «Граждане» лишь направляют их действия и снабжают деньгами. Благодаря нам их насилие обретает цель, а это значит, что оно служит общему благу.
Он кивает, принимая ее объяснение, хотя, возможно, и не одобряя его.
— Да, можно манипулировать обществом через страх. В истории такое случалось.
— Я смотрю на это иначе. Мы раскрываем людям глаза, чтобы они по-прежнему видели в расплетении смысл и пользу.
Кэм опускает взгляд и медленно качает головой.
— Я не хочу, чтобы кто-то раскрывал мне глаза, предпочитаю держать их закрытыми. Я не хочу ничего этого знать! Пожалуйста, Роберта, ты не можешь опять меня перенастроить? Дай мне нового червя, пусть съест все это!
Она опускается на корточки и, обняв его за плечи, притягивает к себе.
— Бедный Камю, как тебе больно. Мы найдем способ избавить тебя от страданий.
Он опускает голову ей на плечо. Кажется, ему полегчало. Так и должно было случиться. Она в этом не сомневалась.
— Спасибо, Роберта. Я знаю — ты позаботишься обо мне.
Она сует руку в карман блейзера.
— Я всегда заботилась о тебе, разве не так?
— Да, ты всегда оказывалась рядом в трудную минуту. Когда я сбился с пути, ты вправила мне мозги. Когда я сбежал, ты нашла меня и привела домой.
— Я и сейчас с тобой рядом, — говорит она и вытаскивает пистолет — он постоянно хранится в ее прикроватной тумбочке, но до нынешнего момента ни разу не использовался.
— Обещай, что все исправишь!
— Обещаю, Кэм, — говорит она и приставляет дуло к его лбу, зная, что таким образом действительно исправит все.
А затем нажимает на спуск.
Кэм не был уверен, чем все закончится, пока не увидел сияющую вороненую сталь пистолета. Роберта воркует свои утешения и подносит пистолет к его лбу, и юноша закрывает глаза. Он подозревал, до чего может дойти дело, но не хотел верить. А сейчас у него нет выбора.
Он принял решение. Он не будет ей мешать. Не станет сопротивляться. Пусть она приведет в исполнение свой смертельный замысел.
Спусковой крючок нажат.
Курок спущен.
Ударник летит к патрону и бьет по капсюлю.